Меня не тревожит мысль о смерти, поскольку я не слишком наслаждался жизнью. И даже те маленькие радости, что у меня были, поблекли в последние годы. Я обнаружил, что все с большим равнодушием отношусь ко всему, кроме физики, но даже занятия ею начинают становиться все более скучными.
Единственным настоящим чувством осталась ненависть. Человечество в целом я ненавижу достаточно сдержанно. Мужскую половину человечества — сильнее, но самую жгучую ненависть вызывают у меня мальчишки. Как бы мне хотелось увидеть головы всех мальчишек на земле надетыми на копья.
Конечно, я достаточно объективен, чтобы понимать, почему я испытываю подобные чувства. Но понимание причины не изменяет самого чувства, по крайней мере, применительно к такой косной личности, как я.
Я также понимаю, что уничтожение всего человечества было бы несправедливым. Погибнут миллионы людей, никогда не причинявших мне или кому-либо еще ни малейшего вреда.
Но почему, черт возьми, я должен быть справедливым? Были ли эти голые приматы когда-либо справедливы ко мне? Психиатр посоветовал мне отпустить чувства на свободу, тогда я, возможно, обрету счастье. Но я испытываю только одно чувство. Если я дам ему волю, наступит конец света.
С другой стороны, мне придется уничтожить не только миллионы грязных насмешников и садистов, но и немногих жертв, подобных мне. Я всегда симпатизировал неграм и другим угнетенным людям, потому что понимал, что они чувствуют. Если бы существовал способ сохранить им жизнь, уничтожив всех остальных… Впрочем, вряд ли моя симпатия оправдана; получив власть, угнетенные стали бы угнетателями.
Я размышлял уже несколько дней, но не мог принять решения. А потом настала веселая ночка, предшествующая Дню всех святых, когда местные детки шалят. Следующей ночью они будут выпрашивать конфеты и печенье у людей, которым они накануне вымазали стекла мылом и перевернули мусорные баки. Если бы можно было пристрелить несколько этих маленьких ублюдков, остальные вели бы себя осмотрительнее.
Все мальчишки, живущие по соседству, ненавидят меня. Я не знаю, почему. Так собака мгновенно чувствует неприязнь другой собаки. Я не кричал, не рычал на них, не гонялся за ними, но они инстинктивно чувствовали, что я их ненавижу.
Погрузившись в решение своей проблемы, я забыл о приближающемся празднике и, как обычно, поужинал в ресторане, прежде чем отправиться домой на электричке. Приехав, я понял, что часа темноты местным ребятам вполне хватило, чтобы обработать мой дом по полной программе. Измазанные мылом окна, разбросанный мусор, ленты туалетной бумаги повсюду — это еще куда ни шло. Но они взломали гараж и славно потрудились над моей британской двухместной машиной. Колеса были проколоты, обивка сидений разрезана, проводка порвана. Они даже выдрали из земли несколько кустов…
Чтобы я точно понял, что именно они имели в виду, вокруг были раскиданы картонки от рубашек с надписями типа:
СТАРЫЙ ХРЫЧ ОРМОН — ПСИХ! ОПАСАЙТЕСЬ БЕЗУМНОГО УЧЕНОГО! ОРМОН — СУМАСШЕДШИЙ! ОРМОН — ГОМИК!
Решение принято. Оставшиеся мне дни я буду счастлив только в одном случае — если буду знать, что все эти ублюдки получат по заслугам. Я их ненавижу. Я ненавижу их. Ненавижу всех до единого. Я подверг бы человечество мучительным пыткам, если б мог. Но не могу. Значит, придется уничтожить Землю. Поэтому я напишу свой отчет.
Шаман поневоле
(Перевод Н. Берденникова)
В один погожий июньский день турист привел маленького мальчика в магазинчик в городке Гахато, штат Нью-Йорк. Вывеска над лавкой гласила:
ВОЖДЬ ПАРЯЩАЯ ЧЕРЕПАХА Индейские бусы — Керамика
Внутри, среди груд подушек из тисненой кожи, одеял индейцев навахо, сделанных в штате Коннектикут, и прочей ерунды стоял коренастый мужчина с лицом цвета меди.
— У вас есть детский лук со стрелами? — спросил турист.
— У, — ответил индеец и, покопавшись, достал маленький лук и шесть стрел с резиновыми набалдашниками вместо наконечников.
— Ты настоящий индеец? — спросил мальчик.
— У. Конечно. Настоящий большой вождь.
— А где твои перья?
— Убрал. Надеваю только на пляски воинов.
Турист расплатился и направился к выходу, в этот момент из задней двери магазина появился мальчик лет пятнадцати с кожей такого же цвета, что и у хозяина.
— Эй, папа, один щенок норки только что съел другого.
Варварскую флегматичность индейца словно ветром сдуло:
— Что? Черт побери, и ты считаешь себя звероводом? Еще вчера я приказал тебе рассадить их по разным клеткам, прежде чем они начнут драться!
— Мне очень жаль, папочка. Наверное, я забыл.
— Конечно, жаль. Столько денег пропало.
Хлопнула дверь автомашины туриста, завелся двигатель, но до тех, кто находился в лавке, донесся тоненький голосок:
— Папа, он говорит, как все, а не как настоящий индеец.
Но Верджил Хэтэвей, он же вождь Парящая Черепаха, был настоящим индейцем — пенобскотом из штата Мэн, сорока шести лет от роду. В свое время он даже окончил среднюю школу и мог бы считаться примерным гражданином, если бы чаще принимал ванну.
Чуть позже в лавку зашел еще один человек. У него была кожа такого же цвета, как и у Хэтэвея, монголоидные черты лица, но он был значительно толще, ниже ростом и старше.
— Доброе утро, — сказал он. — Вы Верджил Хэтэвей, верно?
— А кто же еще, мистер.
Посетитель улыбнулся, и глаза его исчезли в складках жира:
— Рад с вами познакомиться, мистер Хэтэвей. Я — Чарли Кэтфиш из племени сенека.
— Правда? Рад познакомиться с вами, мистер Кэтфиш. Не хотите перекусить?
— Спасибо, но мои спутники хотят добраться к озеру Голубой горы до обеда. Впрочем, вы можете мне помочь. У меня с собой восемь камнеметателей. Взял их с собой при условии, что будут себя хорошо вести, а сейчас возникла масса других дел, и я с удовольствием оставил бы их вам.
— Камнеметатели? — тупо переспросил Хэтэвей.
— Ну да, Гахунга. Хотя вы и алгонкин, но в то же время потомок Деканавиды, так что справитесь.
— Потомок кого?
— Потомок соратника Хиаваты. Мы все о вас… — Его прервал сигнал автомобиля. — Извините, мистер Хэтэвей, мне пора. Все будет в порядке.
И толстый индеец ушел.
Хэтэвей был слегка смущен и встревожен. Конечно, приятно было узнать, что являешься прямым потомком Деканавиды, великого вождя племени гуронов и одного из основателей Лиги ирокезов. Но кто такие Гахунга? Хэтэвей весьма поверхностно знал ирокезский язык и не мог ответить на этот вопрос.
Потом пришла очередная покупательница, а после нее в магазин ввалился Харви Прингл в спортивной рубашке, подчеркивающей его красоту и силу.